Абделлатиф Кешиш: «На первом плане должны быть чувства»

Очень жаль, что я ещё могу сказать? Я надеялся, что он будет воспринят как гуманистическое высказывание. Думал, что всем будет интересно, как там показаны люди с их радостями, горестями, жаждой жизни. Что такое встретиться и что такое расстаться с любимым человеком. Я думал, что, выходя из зала, люди будут думать о чём-то прекрасном. А вместо этого я наблюдаю то, о чём вы говорите. Да, мне очень всё это неприятно. Публике оказались интереснее какие-то внешние, лишние, не интересные мне вещи, чем то, что я закладывал в фильм. Я об этом много говорил, давал интервью, объяснял. Даже написал огромную статью на десять страниц и опубликовал её в интернете, можете её прочесть.

Так нужно срочно перевести! Я там очень детально высказываюсь по каждому «скандальному» пункту, связанному с фильмом. Просто мне в какой-то момент показалось, что снова и снова говорить об этих вещах похоже на какое-то странное извращение. А я, знаете, не любитель таких вещей. Это какая-то странная уловка, чтобы увести от важного, и я не знаю, кто её затеял. Я могу говорить о фильме, давайте говорить о фильме! Он не имеет никакого отношения к каким бы то ни было скандалам.

И не собираюсь привыкать. Моё дело – снимать кино, выражать себя. Если люди смотрят мои фильмы, но видят только политические схемы, то это их проблемы.

Совершенно верно. Как раз когда я снимал «Уловку», я задумался о том, как бы продолжить «жизнь» одного из персонажей, преподавательницы французского языка. Я начал работу над сценарием, где эта женщина была бы главной героиней. У неё должны были быть определённые сложности в личной жизни, однако ей как-то удавалось преодолевать все трудности. И при этом оставаться творческой личностью.

Нет, всё-таки это ещё не была история Адель. Та героиня отличалась, у неё были иные конфликты. Та идея была сыровата, она существовала как замысел. Я даже не закончил тот сценарий. Он никак не складывался, мне не удавалось найти какой-то верный ход для него. Когда я прочёл графический роман «Синий – самый тёплый цвет», у меня в голове воскрес тот, старый, замысел. Вернее, сама героиня. Я подумал, что её любовь к другой женщине может дать этой истории новый поворот. И очень точный. Поэтому я создал сценарий как бы на основании и графического романа, и своего собственного прежнего замысла. Затем основной проблемой было удержать в этой истории живой дух. Поэтому я не следовал роману буквально, а всматривался в сценарий и искал в нём намёки на то, что нужно делать дальше. Мы с ним режиссировали друг друга. Я даже не знал, чем всё кончится. Мне в какой-то момент стало ясно, что нужно раскрывать эту историю как роман инициации. Но затем туда стали вторгаться новые темы: случай, любовь, социальные условности. Но отправной точкой всё равно был роман инициации. Поэтому в фильме я и упоминаю «Жизнь Марианны» Мариво, который как раз таковым и является.

С нахождением всё было очень обыденно. Она пришла на кастинг – и прошла его. Она мне показалась самой подходящей актрисой. Это вопрос не такой простой, потому что об этом можно говорить часами. Сложная и долгая работа. Режиссёр потому и режиссёр, что знает, как установить контакт с актёрами. Но объяснить это в нескольких словах? Не знаю, мой метод работы с актёрами не меняется с того момента, как я начал снимать кино. Ты сначала обсуждаешь с актёрами их роль, потом начинаешь репетировать – и это два совершенно разных дела. Постепенно у актёра появляется доверие к тебе, а тебе нужно дождаться, пока оно не устоится. А потом снова репетиции, репетиции, репетиции.

Я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что Адель и её персонаж – разные люди. Это вполне нормально. Более того, даже необходимо, чтобы актриса была не совсем такой, как человек, которого ей нужно играть: иначе как бы она смогла перевоплотиться? Это парадокс, который содержится в искусстве актёра: приблизиться к человеку, сыграть человека, которого нет, пока ты его не создал. Вообще, весь этот процесс хорошо осмыслен и описан русскими, особенно Станиславским.

Да, приёмы были, но рассказ о них был бы очень долгим. А скатываться к нескольким фразам было бы вульгарно. Мы очень, очень долго говорили с Адель. Я присматривался к ней. Мы искали способы передать то, как девушка превращается в женщину, работали над развитием аффективной памяти. Адель должна была снова и снова мысленно пережить трудные моменты своей жизни, чтобы лучше понять свою героиню. Мы сходили с ней на несколько спектаклей, я дал ей книгу Мариво, а ещё у неё было несколько дней стажа в качестве школьной учительницы.

Скажите, а вы не актёр, случайно? (смеётся) Трудно сейчас точно посчитать. Мы работали шесть месяцев в общей сложности, но это было не постоянное общение. Мы встречались периодически, я что-то объяснял, вбрасывал какие-то мысли, а Адель работала над задачами, которые я для неё ставил. И всё проходило очень естественно. Иногда даже бессознательно.

Да, задача была та ещё. «Ломать», может быть, слишком жёсткое слово. Я её пытался, скорее, «перестроить». Впрочем, если описывать эту работу, то она была похожа на то, что я делал с Адель. Ей пришлось взять несколько уроков в художественной школе, она занималась живописью, но главное, всё равно – репетиции и репетиции. Постоянно.

Сначала я нашёл Лею Сейду. А потом подобрал Адель, но я не думал при этом о Лее. Тут, я думаю, сработала интуиция.

Да, это уже с первой сцены задаётся: на уроке обсуждают книгу Мариво, и мы быстро понимаем, что это обсуждение не книги, а того, что будет происходить с девушкой по имени Адель в фильме. Но я постарался сделать это так, чтобы вы не восприняли это как приём, но чтобы это происходило как можно более естественно, незаметно. Видите ли, когда я снимаю фильм, мне важно рассказать историю, которая вас тронет и заинтересует. Она обязательно должна касаться чувств. Поэтому на первом плане должны быть чувства, а не тематика, иначе зритель будет думать, что фильм искусственный. Конечно, у меня есть темы, которые меня интересуют: случай, любовь, социальные различия. Но они должны оставаться в тени той истории, которая рассказывается в фильме.

В фильме есть сцена, где Эмма говорит о Сартре и о его идее свободы. Но это всего лишь теория. Адель говорит, что она не читала «Экзистенциализм – это гуманизм» и не понимает, о чём идёт речь. Но она сравнивает Сартра с Бобом Марли и говорит, что, в конечном итоге, не нужно теоретизировать, чтобы жить и быть свободным. Она уже такова. А Эмме этого никогда не понять. Вы знаете, я не хотел отвечать на этот вопрос, но я всё же ответил, хотя вам, возможно, кажется, что я говорю не о том, о чём вы спросили. Это не так, поверьте мне.