Ульрих Зайдль: «В нашей суетной жизни мы всё равно тщимся обрести рай»

Мне не хотелось акцентировать на этом внимание зрителя, и я ничего не хотел сказать тем, что поставил титр именно туда. То был, скорее, личный жест. Это не тот Макс Линдер, о котором вы подумали. Это был мой друг, который работал художником-постановщиком на всех моих картинах. Я просто хотел таким образом вспомнить о нём ещё раз.

Так я рассчитывал изначально, потому что выбор последовательности эпизодов трилогии имеет смысл. Но это совсем не означает, что вы не можете приступить ко второй части, не посмотрев первую.

Я бы даже больше сказал. Каждый фильм трилогии посвящён вере, надежде и любви. Но и раю, которого персонажи ищут, тоже. Мы все ищем рая, но, по всей видимости, так никогда его и не найдём. Рай – это библейское состояние вечного и неизменного счастья. Но мы в нашей суетной жизни всё равно тщимся обрести его.

Нет, конечно (смеётся). Мне интересно, как люди проявляются в своей телесной, физической составляющей. Это – с одной стороны. С другой, я пытаюсь продемонстрировать людей как они есть. И оказывается, что этот образ контрастирует с тем насквозь искусственным, неестественным изображением наготы, который насаждается в поп-культуре.

Я не вижу тут никаких параллелей. Нет ни одного повода сравнивать то, что делаю я, с фон Триером. Да, я тоже часто использую в фильме наготу, размышляю о чрезмерной сексуальности. Но всего этого ещё не достаточно для сравнения. У меня есть свои причины показывать те или иные сцены. Причины эти продиктованы логикой сюжета, драматургией, целями, которые я ставлю. Чтобы не быть голословным, скажу, что в «Собачьей жаре», 12 лет назад, задолго до Триера, такая сцена уже у меня была, и в фильме «Вера» я не копирую фон Триера, а использую свой собственный приём.

Думаю, что понятия «гротеск» и «реалистичность» являются субъективными, оценочными суждениями и выносятся зрителем. С моим личным отношением к фильмам они никак не корреспондируют. Я не использую термины при своей работе. Я отталкиваюсь от темы, от мест, где я снимаю, от персонажей. В «Любви» были открытые пространства, залитые солнцем, и нужно было показать черноту мужчины и белизну женщины, которая с ним занимается сексом. В «Вере» замкнутые пространства, маленькие комнаты, где развиваются отношения супружеской пары, диктуют свой взгляд. Каждая из этих ситуаций диктует свои правила, свои законы съёмки. Но это не значит, что я по-разному отношусь к тому, что показываю в двух картинах.

Это не вопрос этики, мне кажется. Ты всегда должен изучать, общаться с людьми, с которыми ты работаешь. Каждый из вас что-то даёт другому при таком общении. Это - обмен. Для меня такое исследование чрезвычайно важно, потому что только так я могу пережить тот же опыт, что эти люди, понять их по-настоящему, узнать тот бэкграунд, который прежде был мне недоступен и незнаком. Я проживаю с ними часть их жизни. Не имеет значения, Австрия это, Африка или, например, Украина, как это было с фильмом «Импорт-экспорт». Я всегда ощущаю потребность произвести с этими людьми некий обмен опытом.

К каждому из этих людей у меня какой-то свой подход. И подходы могут быть очень разными. Но чаще всего оказывалось, что достаточно было постучать к людям в дверь, и они впускали тебя, принимали и с готовностью работали с тобой, помогая во всём.