Антон Долин («Медуза»)
Аличе Рорвахер воскрешает не только своего героя, но тот великий итальянский кинематограф, который, казалось, окончательно ушёл на дно, как Атлантида, и обратился в пепел, как Помпеи. Буквально на днях умер Эрманно Ольми — знаменательно, что духом именно его лучших фильмов пропитан „Счастливый Лазарь“, хотя есть здесь и щепотка Феллини с его „Амаркордом“, эхо Пазолини с его народным Евангелием, дух неореалистов. Причём не в форме цитат, аллюзий и отсылок».
Юлия Шагельман («Коммерсантъ»)
„Счастливый Лазарь“ — третий полнометражный игровой фильм Аличе Рорвахер. Он, как и предыдущая её картина „Чудеса“ (2014), получившая в Канне Гран-при жюри, продолжает традиции неореализма, с неподдельным сочувствием и теплом рассказывая о проблемах „маленьких людей“. Фильм даже выглядит намеренно несовременно: он снят постоянным оператором Рорвахер Элен Лувар на 16-миллиметровую плёнку, и нечёткая зернистая картинка одновременно передаёт ощущение и нежной ностальгии, тоски по какой-то никогда не бывавшей, честной и бесхитростной жизни, и неизбежного распада, сопровождающего жизнь реальную».
Трейлер фильма «Счастливый Лазарь»
Василий Степанов («Сеанс»)
Непрофессиональная игра — то, благодаря чему „Счастливый Лазарь“ добивается непривычного для притчи с многозначительными чудесами ощущения практически тактильной достоверности: в кадре по большей части действительно крестьяне, которые делают привычные для них вещи, и первая, идиллическая, половина картины выглядит как этнографический эксперимент».
Татьяна Шорохова («Кинопоиск»)
Фильм Аличе Рорвахер вызывает в памяти лучшие образцы итальянского неореализма — от Витторио де Сика до Роберто Росселлини. Своей невероятной эмпатией по отношению к главному герою „Лазарь“ рифмуется с другой очень гуманистичной лентой из нынешнего каннского конкурса — египетским „Судным днем“. „Моя история не нова, — говорит Рорвахер. — Но я и не пыталась рассказать что-то новое. Иногда нужно учиться рассказывать знакомые истории другим способом“».
Гордей Петрик (colta.ru)
Фильм Рорвакер похож на старческие, весьма категоричные фильмы о сумерках человечества, где лобовая ирония сочетается с самоцитированием — последним, что может предложить режиссёр, — и обретает форму фарса. Но Аличе Рорвакер ещё слишком молода, чтобы заводить мелодию о старом добром, тем более — воспринимать свои работы как значимый культурный пласт, от которого можно отталкиваться. Её культурный пласт — само кинематографическое прошлое, полное несогласованностей, лакун и внутренних противоречий, как и „Счастливый Лазарь“».
